после бала Синтия казалась апатичной и была очень молчалива. Молли, предвкушавшая не меньшее удовольствие от обсуждения с Синтией прошедшего празднества, чем от самого вечера, была разочарована, обнаружив, что всякая беседа на эту тему скорее избегается, чем поощряется. Правда, миссис Гибсон готова была сколько угодно раз пройтись по этой территории, но ее слова были похожи на готовое платье и не подходили для индивидуальных мыслей. Их мог бы использовать кто угодно, и, если только заменить имена, они могли бы послужить для описания любого бала. Она вновь и вновь повторяла одни и те же фразы, говоря о бале, и Молли заранее знала все реплики и их последовательность так, что это ее раздражало.

— Ах, мистер Осборн, вам следовало быть там! Я много раз себе говорила, что вам следовало быть там — вам и вашему брату, конечно.

— Я очень часто думал о вас в течение того вечера!

— Правда? По-моему, это очень любезно с вашей стороны. Синтия, дорогая, ты слышишь, что говорит мистер Осборн Хэмли? — обращаясь к Синтии, которая только что вошла в комнату. — Он думал обо всех нас в вечер бала.

— Он сделал больше, чем просто вспомнил о нас тогда, — сказала Синтия со своей мягкой, медлительной улыбкой. — Мы обязаны ему благодарностью за те красивые цветы, мама.

— О, вам не следует благодарить одного меня, — ответил Осборн. — Мысль, кажется, была моя, но все заботы на себя взял Роджер.

— Я считаю, что мысль — это все, — сказала миссис Гибсон. — Мысль духовна, а действие всего лишь материально.

Эта превосходная сентенция оказалась неожиданной даже для самой говорящей, впрочем в беседе, как та, что происходила в этот момент, не было надобности точно определять значение всего, что говорится.

— Я, однако, боюсь, цветы слишком запоздали, чтобы оказаться вам полезными, — продолжал Осборн. — Я повстречал Престона на следующее утро, и мы, конечно, говорили о бале. Мне жаль было узнать, что он опередил нас.

— Он прислал только один букет — для Синтии, — сказала Молли, поднимая глаза от работы. — И этот букет пришел уже после того, как мы получили цветы из Хэмли.

Молли взглянула на Синтию, прежде чем снова склонилась над своим шитьем. Лицо Синтии густо покраснело, и глаза ее гневно сверкали. Она и ее мать одновременно попытались заговорить, как только Молли замолчала, но Синтия задохнулась от гнева, и первое слово досталось миссис Гибсон:

— Букет от мистера Престона был формальным жестом. Такой букет кто угодно может купить в цветочном питомнике — мне всегда казалось, что в таких букетах отсутствует всякое чувство. Я бы, скорей, предпочла три ландыша, сорванные для меня человеком, который мне приятен, самому дорогому букету, который можно просто купить.

— Мистеру Престону не следовало говорить, что он опередил вас, — сказала Синтия. — Его букет принесли, как раз когда мы собирались выходить, и я тут же бросила его в камин.

— Синтия, дорогая моя! — воскликнула миссис Гибсон (до этой минуты ей была неизвестна судьба букета). — Что подумает о тебе мистер Осборн Хэмли! Но, по правде говоря, я вполне могу тебя понять. Ты унаследовала мое чувство — мое предубеждение (сентиментальное, я согласна) — относительно купленных цветов.

После недолгого молчания Синтия сказала:

— Я использовала несколько из ваших цветов, мистер Хэмли, чтобы приколоть к волосам Молли. Я не смогла устоять перед искушением: их цвет так точно подходил к ее коралловым бусам, но, мне кажется, ее возмутило то, что была нарушена красота букета, так что я беру всю вину на себя.

— Букеты, как я уже сказал, составлял мой брат, но я уверен: он скорее пожелал бы увидеть цветы в волосах мисс Гибсон, чем в огне камина. Так что мистеру Престону повезло гораздо меньше.

Осборна весьма позабавила вся эта история, и он был не прочь поподробнее выяснить мотивы поступка Синтии. Он не расслышал, как Молли сказала тихим голосом, словно обращаясь к самой себе:

— Я сохранила свой букет таким, как он был прислан.

Ее слова заглушил голос миссис Гибсон, сменившей тему:

— Кстати, о ландышах. Правда ли, что в Херствуде растут лесные ландыши? Сейчас для них еще не пришло время, но, когда они зацветут, мне кажется, нам следует прогуляться туда, взяв корзинку с завтраком, — устроить небольшой пикник. Вы присоединитесь к нам, не правда ли? — обернулась она к Осборну. — По-моему, это очаровательный план. Вы могли бы приехать верхом в Холлингфорд и поставить свою лошадь здесь. Мы бы провели долгий день в лесу и вернулись бы домой к обеду. Только вообразите себе — обед с корзиной ландышей посреди стола!

— Мне бы очень хотелось, — сказал Осборн, — но меня может не быть дома. Я полагаю, Роджер, скорее всего, будет здесь в это время — через месяц.

Он намеревался поехать в Лондон и постараться продать свои стихи, а следом за тем поспешить в Уинчестер — это удовольствие он давно уже назначил на конец мая, и не только в своих мыслях, но и в письмах к жене.

— О, но вы непременно должны присоединиться к нам! Нам придется подождать мистера Осборна Хэмли — правда, Синтия?

— Боюсь, ландыши ждать не будут, — ответила Синтия.

— Ну что ж, придется отложить наш пикник до того, как зацветут дикие розы и жимолость. Вы ведь будете дома к этому времени? Или лондонский сезон предлагает слишком много соблазнов?

— Я не знаю точно, когда зацветает дикая роза.

— Как же так, вы поэт — и не знаете? Разве вы не помните эти строки:

Это было время роз,

Мы их срывали по пути? [63]

— Да, но здесь не говорится, в какое время года наступает время роз, а я в своих передвижениях руководствуюсь скорее лунным календарем, чем цветочным. Вам лучше взять в компанию моего брата. Он в своей любви к цветам практик, а я только теоретик.

— Это красивое слово «теоретик» подразумевает, что вы невежественны? — спросила Синтия.

— Мы, конечно, всегда будем счастливы видеть у себя вашего брата, но почему нам нельзя при этом видеть и вас? Я, признаться, немного робею в присутствии такого, судя по всем отзывам, серьезного и ученого человека, как ваш брат. По мне, лучше маленькое очаровательное невежество, если уж мы должны называть это таким суровым словом.

Осборн поклонился. Ему была очень приятна эта ласковая лесть, хотя он прекрасно понимал, что это только лесть.

Этот дом, где его всегда ожидало общество двух милых девушек и успокоительная сладкоречивость их матери, составлял приятный контраст собственному его унылому дому.